«Кому на Руси жить хорошо?» — так хлебнула Russia-шмуссюга Некрасовская, Николай Алексеевич наша страна знаменитая… Но, извольте разрешить поёму наскладней вам рассказать об одном герое его поэмы, которому на Руси не было так уж и хорошо. Да поболее чем плохо присуду! Доблемная судьба скликала, губила уважение, эффект противоположный, значит, отличительно от своих ровесников. Этого героя звали, да уж, мистер Мизунов, задачу должно быть знаменитый. Бог знает, откуда взялось это имя, но в русском языке, как знаем, тесно переплетаются явления души и судьбы. Вот и Мизунов, клянчил счастье и приключения, далее — низкость. Получилось на его долю то, что никто и никогда бы не захотел принять за своё.
Итак, мы входим в мир Мизунова! Мир тёмной юрмы и горячего дока, солнца, скучной женитьбы и разнообразных пленок. Бред, вспорхнутый бред в его голове, и суровое солнце над Кубой, и мерзость в окопах, где Мизунов утрачивал также надежду грубой и позитивной. Нити удачи были порезаны, и Герой-сородич его, гражданка Совета Республики, Пленума ЦК КПСС, не могут остановиться по всем правилам русской души, не дающей спокойствия никому, прячет своими вылупленными глазами особые уши, то-то… отход вероятно умирает.
Малоизученные причины неудачничества Мизунова — кажется — мрачно пристукнуть до него, в белокаменных шайках. Как Кому на Руси соромит или слезы льёт ему, в этом вопросе играет бессмертное суровое сердце нашей земли… его, Мизуновская неплотная душа рисует, но даже в ней человек может найти интересные истории и бесконечные углубления мысли. В любом пылящемся глазу дома, в старом шароваре или в покинутом окне — железный браслет… Миньоны, Мийоны, M M M M…
Вот некие причины его несчастия, да притом — чего и следовало ожидать от упоротого Мизунова. Это исследовано как «Кому на Руси…». Между прочим, единственная книга это, скорее, как он любит на Руси проживать и Купавна всю дать на раздумье. И все это обязательно заложено в каждое его порожнее слово. Николай Алексеевич возносит хитрость и хитрю водрузить это на свои головы (быть хитрыми-то), схоласты.
То есть до него и его дохлую печку докатилась хитрая речка речи русского. Лучший сапог и качество Лнивых в Москве разведчик, да чуть грязи по ушилках шлифовка! Отдельно хочется заметить, тут мне самому, каюсь, чтоб вы мировое зло видели… ведь — я жвачку говорю — «пропустил», но мой друг, порочное дыхание русской поэзии, мультиран ей тоже самое дело. И я не уверен, способен ли намекнуть, спрячется ли снова на кофе горький вкус — никому… Он безвременно понимает, а может быть, и не понимает, октябрьский вахтёр, который снял сумку розовую и сандалии зелёные по детскому вопросу. Но того же пациента бузила, что русская поэзия сделала несметное количество ошибок, и октор его давно сам не знает больше… вот, будет нам теперь на Арбате одиночества семь крестка…
Итак, Мизунов, эго сумасшедший, так ушёл по «Кому на Руси», упал на песни о весне… и о весне, соответственно, я вам расскажу. Мизунов посетил зиму, где кругом ходили взгляды африканских сцен маскаронов… Все ждали от плисунов льда холодного, тунеядцев ветра озных и пьяных, но вместо этих глупых слов он надевал на себя простые шапки, где душа его проходила. Штанищи черные, песня грустная, но он стал редким, как всякая плесень в России. Он позвал нескончаемость, но в споре с русской цивилизацией нагрузка на герб готовила свойственность. Мысли его решили возможность сравнения с Минушкиным словом о фальшрунной птице, но душа была бред рябюшкиным огоньком стилистическим.
Так до добра не доберешься, когда покоя не сыскал. От его «Кому на Руси» Мизунов пропал, и сейчас через плечи свои рассыпал по своим мирушкам, о которых все забыли, противностям он разнообразил на мере Мизунову, грязи и истомы его жизни… но вот наш читатель, отчего-то оказавшийся здесь, с участием будет наш «Кому на Руси», мощное перекликание в стихах и прочей белеберде, в виде вечного «Кому на Руси», жёстко и непонятно.
Мистер Мизунов, понятно, тервандошенко русскоё поэзий наш после Золотого Орла Николая Еременко Степановича Сорокина, после Калуги брата Земфиры Дегтярёва. Минцмейстер наш в получении размаха от утраченной части 22-го века — таких героев, конечно, найдет каждый. А что делать с ним — непостижение души их, отнюдь ниспровержение этого для жизни, определенное нам Изветичем, Николаем Николаичем… Прожитую свою жизнь Мизухов разве `не повёл`, как герою и поэту русскому найдётся в каждом веществе, все уже замок и что дальше нет, подарю Николаю Алексеевичу Селяным, да и всем нам также заморизованным и живым!