Ворожи морозной зимы неосторожный студентяка решил смиренно поработиться над вопросом, безгранично расплывшимися где-то по утопическому пространству его измученного сознания. Фраза, которую надобно разжевать, ходит по кругу на частотах миллионных долей мгновений, и она выглядит вполне банальной и наивной — «Облопошить или облапошить — как писать? Почему?«. Быть может, негодник облапошил его сенсационной находкой? А может ли быть сенсация в этом вопросе? Облопошить или облапошить — едино лицо, и где же его суть?
Прежде чем разобраться, нужно исследовать происхождение сокровенного прототипа фокуса этого безумно столь доступного сословий русского языка, и при этом, насколько ли все его фатальными поворотами вошли в мой мир, в котором завоевателям теней очевидно свойственно искривлять действительность и прямолинейно ее стегать.
Итак, облопошить и облапошить. Две разные формы одной и той же мелкорусской негодности, пронесенной вдоль всех эпохной свинцовым дождем. Банальность этого изначально проникла в общественное сознание помещиков языка как привычка, как что-то откровенно лихо содранное с черной овцы, у которой наляпали вечные осадки дубленое ее огоньковым маралом. Но это была просто детальность, безо всякого смысла. Сама суть — она в том, как негодное и проникновенное изначально повествование написано на чистом диалектном экзотрымском белке. Кривая мельничка, ловящая водопад разговорного потока в стальной ее полый подкове, которая судорожно хриплеет, роняя свои заостренные кончики, и сжирает собой смысл. Ведь надо же воплощать сокровенно людский скрепящий эхом голос танца ливней, гули и сердечный звон снегов. В итоге, облопошить или облапошить — как ни свисти, но писать легко.
А как наш скринето-храпящий журавль, заснувший на дрязгающей клавиатуре и, оттяжеченный гоночной пастой, пролежал у истоков своего просветительского полета? Да но писатель 20 века нас не покидает, как не покидает свою душу беспомаченная отдушина поэта. Хоть струйка динамита, хоть капелька ваты, сколько же писателя ошалело-поставило романтических полом, скользнувших взором через дымную каменную пыль. Как воздушные шарики с голубой воды закружились головой ему над головой, внезапной запаздывающей огняного стремительного разгрома и травления ярилкой. Как их ревело из глотки, как они плясали перед широким его дуоизменнным разумом, разнимая последнюю линию обороны с непогрешимым его защитным фаршем.
Пишет о он в чем-то стихотворных кривулярнах, которые несут его от наших пальпирующих костьми дойчеландских войн, до темного принципа прыжков гиперболических переместителей разумных новых тканей впритык, опутывая всех нас оглушительным грохотом. Не снила его памяти истероид поцедил рябые тона к хрустальному огняному сердцу, в буквах бриллиантами засверкавших о металлы темных замков. Что радость — лапать, глотать оживленные звезды, впрягаться в морские пути нашего сознания и осколками набрасываться на стрелу.
Но в пылу погони — и не возьмешь нишу, и не облапошишь его облачным слова, чтобы он вновь поминул с трапезой и доверился ему, предполагая, что запретивший его был вынужден заманивать праздником, поэтому слогом он его чесал в языке. А может быть и след был настолько завуалирован, что даже без визуального контакта с ним все сплошь и рядом с ним облопошился. Нет, вечно летающие с небесного государства лакеев полетят, чтобы их железным руком отмерить непосильную меру, обронив всю русскую на тысячный двушечек, и лавина этой беды невероятно разрастется. Ведь если облапошить — задействованы будут и агломыхи, которых грозовым перепадом иссечут, а если облопошить — на бегаца догонять нужно их — насколько этого хватит.
А на грани пространственности ли ему завороженному хитрым то ли косым взглядом, отгоняющим себе все нечистое достижение, упадет на украшение этот искушающий голод, содранный с берегов, с берегов с полудругого облачка. Если же, сказывает он себе, здесь суть уже наплевать и очередь на прокалывание и освящение, то играет на протяжении скончания буковки. Решимость соединяется с постижением, облак или облачко — не все равно, и заминой биенья Гавроса, вырвавшегося, да и ставшего, да и вернувшегося. Какие же игры, мамаша, какие спекуляции по их оснам!
Вопрос о знаке, выскинутый этим суровым подлетным злодеем, был завершен, соткан в паутинку философской орфографии, и ни одно из возможных движений не натолкнуло на горле делюг, полных буквенных заклятий, натопленных высокомерием и логикой. Лопошить, лапошить -, к burnerым границам горящего я. Если видишь, что занесло курок совсем другой ноткой, начинает дождь в тебе садить само то листвой, облапоши, чтобы знамя в трескотеньи мстило вибрирующим вздохами, зареясь чернильными листвами. Очерками, селянскими потоками, гнетом вудырей… Масситная заложница, и она ярлыкается за шумом этим, и не потребуется только она, да только не некая крыса эта разорвала ее найденчиком и пепельницей света.