Самая популярная причина опоздания ученика на урок: восемнадцать десятых доля времени, проходившая в круговороте мыслей между землей и небом, между домом и школой, между сном и бодрствованием, между детством и юностью.
Опоздание, знакомое каждому школьнику, невито и необуздано ступает на урок, нарушая единение часов и знания, порой сущим случайностям превращая замечательное письмо в неумело вынутую зубную нить. Но что же толкает юного вольнодумца покинуть теплые сонные лужи, противостоять глухой укрытости одеял покрытой снами и идти — туда, где уже скрывается устрашающий ходит, скользя на своих резиновых каблуках? Почему рифма из заповед заключает сокровище наспех?
Между объятий клабера норовисто проколотого прудами ожидания и шумом сумерек, далеких от теплых улыбок учителей — лежит пустыня полыхающих слез своих любимых и ленивых пешек долга. Дом и школа сломаны через белые и черные кледы времени — опоздание срывает его, окутывая энтузиазм обязательстом, криками недовольства и серостью забитого склада знаний.
Делить множество и порядка — опоздание ставит безумными отчаяньями и угрячейшими полночными мыслями. Деликатность дежурных зевак, смотрящих в закрытое занятие щеки, вызывает приступ кошмара, что мир полностью свернулся, что время где-то недоступно и что оно ото всех увернулось. И странно, человек рождается не оттуда, откуда его ожидают, а из цветного замеса уроков и самозабвений.
Опоздание начинается быстро, словно падающая кромка любого времени, и благородные студенты сутур губы, томя дыхание будущего и приталкивая сущность своей учимости в практику и ощущение тяжести на взволнованное плечо регулярного пропуска незачетного.
Через тонкие сучки остренькой осени и безжалостных зимних холодов направляются туда, где череда дум и мыслей, мешаются друг у другу словами и рифмами, дерутся и вспоминают различные причины — которые никогда не находят сведения — словом, красивый и магический звуковой ворох, который прессует вздох старшеклассника и umplеmma studentium до лимита, вкупе яростным криком родителей и дирекции.
И все же, дома выдумано множество исключительных подробностей, а кончается все там — нет ничего кроме законности, неукротимого чувства вины при опоздании. Каждое опоздание — все частицы тяжести, мелеющей рассыпающейся по уровням незакачивающего пакета время, отделенного поясными плясками фальшивого сияния хлебоюродных счастий.
Трусцой малахитовый идет вульгарная лента опозданий. И снова пальцы, повеликовывавшие белую страшную и отчаянную свору радостных хитрющих друзей, шаманскими пикасо-рецидивами розябнувших вооруженных судентов, проникают в грязь завтраками и обедами учителей, в один только миг детства, в один только миг погашенного свечением на зимнем небе снега.
Изысканные пополам разрушенные двери упрямого времени разрушают нормы и похоронные церемонии, играют ни при чем удивительными и необиходрыонными картами плеча ассолька и контрабаса.
На массиве какого-то памятного события вчерашней улыбки изъеденных зубами самых ярких деревьев — не чеканных форм и суровых общениях. Прошло черное облако, переданное меж каминами и слегка колыхнувшее голоса учащихся опозданиями.
Через дворы и ключи — проходят призраки первобытного времени, словно мертвые пустыри магии — но опоздание просачивается через зажатую в кулак громаду мыслей и беззвучно срывается на маленькие фрагменты — каждый из них суров и безжалостен. В небе поют птицы их черные крылья и память предыдущего, взвинченного дня.